Оренбург, набережная Урала, 1870-1890 годы. Источник: Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей
Кажется, мы знаем про свой город всё — улицы, дома, даже кто где работает. Но стоит заглянуть в старые архивы, как город открывается с неожиданной стороны. Павел Лещенко, главный редактор 1743.ru, собирает подлинные истории из уголовных дел 100–150-летней давности. Это не выдумки — всё происходило именно здесь: на этих улицах и в домах местных чиновников. Мы делимся этими материалами, потому что они помогают по-новому взглянуть на прошлое — живое, тревожное и до странного знакомое.
10 ноября 1886 года в доме оренбургского чиновника Михаила Леопольдовича Брилманта был обнаружен труп его кухарки, 46-летней вдовы крестьянского происхождения, Евлампии Гнусиной. На место преступления выехал судебный следователь Егор Селиверстов. У дома его уже дожидался помощник полицейского пристава Николай Соловьев. Они-то и стали разбираться в этом деле... Как производилось следствие 140 лет назад, мы можем узнать с пожелтевших страниц уголовного дела из хранилищ ГБУ «Объединенный государственный архив Оренбургской области».
Титульный лист уголовного дела 140-летней давности. Фото 1743.ru
Убийца пытался скрыть улики
Тело кухарки было обнаружено в кухне, находившейся во дворе дома, в отдельном флигельке. Труп лежал на полу, «прикрытый пальто, совершенно раздетый, кроме ног, обутых в ботинки». Тело женщины было все в синяках, ребра очевидно переломаны, на голове — страшная рана. Крови, однако, на полу не было; однако опытный глаз следователя сразу заметил, что от тела к центру кухни виднеется «более белая, чем остальной пол, полоса», а неподалеку под лавкой валяется мочалка, а на лавке — «кусок мыла с влажной внизу поверхностью». В общем, кто-то пытался неумело уничтожить улики. Проведя тщательный обыск, полицейский обнаружил за печкой и одежду женщины, еще влажную, «со следами замытыя крови». Среди прочего, обнаружились «ситцевая женская юпка с красненькими и синими цветочками, тоже совершенно мокрая, порванная сверху донизу и с вывороченным карманом, и той же материи кофта, весь рукав замазан в крови».
Осмотрев двор, сыщики обнаружили залитое кровью полено — вероятно, орудие убийства, которое зашвырнул в заросли сорняков преступник. Обратив внимание на клочок свежевскопанной земли у бочки с дождевой водой, они нашли зарытый там узелок: «5 рублей бумажкой и 10 копеек денег и на шнурке крестик с ладонкой». Крестик и ладанка принадлежали, как быстро выяснилось, убитой; деньги, вероятно, тоже.
Следователь начал опрос свидетелей — других слуг господина Брилманта — и быстро очертил круг подозреваемых. Выяснилось, что накануне вместе с Гнусиной на кухоньке пировали трое мужчин, все принадлежащие к воинскому сословию.
Военный парад на Форштадте, 1891. Источник: Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей
Первый — ее «официальный» любовник, который бывал здесь ежедневно и считался в доме Брилманта за своего: 60-летний Иван Спицын, бывший солдат, отставной рядовой, служащий конюхом в Оренбургском юнкерском училище.
Второй — 24-летний Николай Хохлов, рядовой Оренбургского линейного батальона, который тоже частенько посещал Гнусину; официально считалось, что она стирает за деньги его вещи, но прислуга прекрасно знала, что веселая вдова, не смотря на разницу в возрасте, крутит роман и с этим молодым солдатиком.
Третий гость — 23-летний Алексей Попов, тоже рядовой, но с уважаемой специальностью, представитель своего рода «солдатской интеллигенции»: оружейный подмастерье юнкерского училища. Этого слуги видели впервые.
Двое подозреваемых хотели оговорить друг друга
Хохлов был на месте — собственно, это он обнаружил тело и вызвал полицию. Остальных двоих городовые быстро отыскали — они, собственно, и не прятались — и доставили в часть. Там священник привел подозреваемых к присяге (письменно: «Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом… В удостоверение целую крест Спасителя моего…»), и начался допрос.
Такой документ подписывали все подозреваемые и свидетели. Фото 1743.ru
Попов подтвердил, что, действительно, они все трое были накануне у Гнусиной, пили чай с пирогами. Он там оказался так: проходя по улице, услышал знакомый звук гармони. Знакомый – потому что гармонь была его, одолженная приятелю, солдату по фамилии Хохлов. Тот взял поиграть – да все не отдавал. Заглянув во двор, Попов убедился: и правда, сидит на бревне пьяный Хохлов, мучит его гармошку. Попов гармонь забрал, но приятель уговорил его задержаться: мол, сейчас придет «Ивановна» (так жизнерадостную вдовицу называли многие солдаты оренбургского гарнизона), напоит чаем.
Вскоре, действительно, пришла Гнусина, но не одна, а под руку с хмурым Спицыным, старым солдатом. Оба были сильно под хмельком. Все сели пить чай с пирогами с мясом; Попова, искусного гармониста, уговорили сыграть. Он, «пропевши куплет и поигравши на гармони, ушел» — с пьяными было скучно.
А утром произошло странное: в комнату при мастерской, где он жил, примчался всклокоченный Хохлов, почему-то в шинели на голое тело, без рубахи. На удивленный вопрос Попова, что стряслось (военный объект все-таки, вдруг офицер увидит, как он к форме относится) Хохлов ответил, цитата по материалам уголовного дела: «Чорт его знает, Алеша, видать, вчера здорово прирезал» («что обозначало, что он много выпил водки» — пояснил следователю Попов). Хохлов попросил Попова одолжить ему любую рубашку и что-то незаметно бросил под койку. После его ухода Попов проверил — это была рубаха самого Хохлова, вся в бурых пятнах.
Поднятый с кровати похмельный Спицын долго ничего не понимал; когда у него из кармана вытащили заскорузлый от крови носовой платок, он «вспомнил»: мол, накануне вечером Хохлов ударил Гнусину по лицу, разбил нос, и он предложил платок даме. Что ж, галантно. Но обыск, проведенный у него дома, выявил: брюки, валяющиеся в углу, залиты кровью, домотканный сюртук — тоже. Спицын и тут нашел объяснение: Гнусина от удара Хохлова упала на пол, пришлось поднимать ее, тащить до лавки — видимо, она прижалась лицом, испачкала. А потом он, Спицын, вообще ушел домой, и что там происходило, понятия не имеет!
Хохлов дал примерно те же показания, что и Спицын, но с точностью до наоборот. Это, мол, Спицын ударил любовницу, а Хохлов ее пожалел. И вообще, он, Хохлов, ушел к себе в казарму почти сразу после Попова. Да и как, в конце концов, можно его подозревать, если это он вызвал полицию?! Пришел утром забрать стираное белье — а там труп…
И это могло бы быть похоже на правду, если бы не одна находка. В той самой рубахе, что он бросил под кровать Попову, обнаружился ключ от сундука убитой, стоявшего на той же кухне. А в сундуке, когда его открыли сыщики, все было перевернуто: кто-то спешно рылся, искал там ценности, а потом опять закрыл замок.
